«Нет, вы не подумайте, я не какой-нибудь отбитый на всю голову сермяжно-посконный псевдопатриот, призывающий вешать гастарбайтеров на фонарях, воспитывать жену оглоблей и петь по утрам «Боже, царя храни!». Но вот от этой всей лабуды с сердечками и букетиками аж трясет. Особенно купидончики бесят своими поросячими телесами, удавил бы, честное слово! Почему — не знаю, не спрашивайте. Ну, наверное, потому что у нас достаточно своих праздников, чтобы женщин порадовать. Мужикам-то вся эта романтическая дребедень вообще ни к чему, а вот им приятно. Правда, не всем…»
Понимая, что просто свихнется от тоски после разрыва с Галкой, Михаил вернулся на Петроградку к матери из своей двадцатиметровой студии в новом, недавно отстроенном ЖК на севере города — невыносимо было оставаться там, где все напоминает о ней.
Лучше уж коммуналка, к которой он привык с детства, чем лезть на стены от нещадно грызущего душу одиночества, какого он не испытывал еще ни разу. А ведь это далеко не первое расставание в его жизни!
Наколдовывая завтрак для себя и матери, пока соседи мирно дрыхнут в своих комнатах и можно на часик-другой полновластно завладеть кухней, Михаил, как обычно, не заметил, что говорит сам с собой. В детстве с ним это происходило постоянно, с возрастом — все реже, и вот, теперь дает о себе знать только в минуты очень сильного душевного волнения. Оно и понятно, будешь тут спокоен, когда жизнь так жестоко обломала тебя. Думал, познакомит Галку с матерью — и она выкинет из головы всю эту свою дурь про свободные отношения. Они ведь так похожи! Во всех семьях свекровь с невесткой постоянно что-то делят, ругаются, а они бы подружились, ведь у них столько общего!
А чего он вообще вспомнил про этот дурацкий праздник? До него ведь почти целый месяц еще. Ах, ну да, мама же посоветовала выдержать паузу, а потом сделать Галке какой-нибудь романтический сюрприз, чтобы восстановить отношения, и как бы вскользь бросила: «Скоро же этот, как его… День Святого Валентина».
Эх, мама, мама… Свою неприязнь к Дню всех влюбленных он никогда с ней не обсуждал, вот она и не в курсе. Хотя сейчас он готов был на что угодно — даже изменить свое отношение к этому празднику, лишь бы вернуть Галю. Да только в случае с ней это не прокатит.
До встречи с ней — такой милой, трогательно-беззащитной на вид, но, как оказалось, с неслабым внутренним стержнем — Миша и не имел толком постоянных отношений.
Слава о его феноменальной способности поднять на смех что угодно и кого угодно бежала впереди него всюду, где бы он ни появился.
Девушки делились на две категории. Для одних он изначально был просто классный друг, с которым легко и весело, а другие липли к нему, чуть ли не отпихивая друг друга локтями. Очень уж хотелось стать той самой, которая раскроет его тонкую, ранимую душу и вытащит наружу романтичного сладкоголосого трубадура вместо привычного всем бесшабашного, порой откровенно хамоватого скомороха.
Хотеть, как говорится, не вредно. Обычно не проходило и недели, как очередная пассия начинала его дико раздражать.
Ну вот зачем, скажите на милость, после первой же совместной ночи удушать его семейной заботой в виде блинчиков с джемом на завтрак и огненного борща с похожим на кирпич куском говядины на обед! Он, может быть, и сам неплохо готовит и не прочь порадовать любимую чем-то вкусненьким. Но нет, она будет со щенячьей преданностью смотреть, как он с треском поглощает ее разносолы, а сама уныло пожевывать листик салата или чертить круги кончиком чайной ложки в стаканчике с йогуртом. Потом, когда останется одна, небось, навернет макарошек по-флотски с майонезом и кетчупом одновременно, но перед ним будет корчить из себя нимфу, которая там, у себя, в мире розовых единорогов, питается амброзией и лишь в силу драматического стечения обстоятельств, занесших ее сюда, вынуждена вкушать грубую земную пищу.
Ну ни дать ни взять голодающий Васисуалий Лоханкин!
Или вот тоже — проходя мимо витрины со свадебным барахлом, спрашивать у него, как будет на ней сидеть вон то, атласное пепельно-розовое, или вот это, белое с жемчужной вышивкой и кружевными рукавами.
Тебе честно сказать? Понятия не имею. Увидел бы — сказал бы, но так, наобум — фиг его знает.
И вообще, он, конечно, не суперинтеллектуал, но считать его настолько тупым, будто он не понимает столь откровенных намеков, — это уж слишком.
Он и сам, может быть, не против семьи, и даже детей, но зачем бежать впереди паровоза! Все успеется!
И еще — наигранно умиляться каждому встречному пупсу, мол, смотри, какая милота. И ладно бы искренне, а то ведь за километр чувствуется какой-то провинциальный театр с поддатым режиссером и голодной труппой, третий месяц сидящей без зарплаты.
Кстати, о зарплате. Михаил хоть и не особо любил свою работу по разработке сайтов, но выполнял ее въедливо и добросовестно и потому зарабатывал неплохо. Это позволяло делать вполне приличные подарки вроде кулончика или браслета, и самое главное — ему это нравилось. Дарить — приятно, но не тогда, когда тебе чуть ли не открытым текстом говорят, что ждут подарка. Всякое желание радовать человека и проявлять какую-то инициативу в этом вопросе убивается на корню.
Но самое бесячее даже не это. С каким-то упоительным остервенением практически каждая его новая пассия непременно жаждала услышать что-нибудь нелицеприятное о своей предшественнице, да еще поданное так, как умеет только он — с едкой иронией, переходящей в откровенное издевательство.
Вот после этого неотвратимо наступало ВСЕ, хотя и ощущалось не сразу. Буквально в ту же секунду пластинка набирающей обороты влюбленности начинала неумолимо замедляться, выдавая низкий, тягучий звук. А все почему? Да потому, что он велся на это. Не умел вовремя пресечь провокационный вопрос, боялся обидеть нынешнюю подружку, сказав, что предыдущая вполне нормальная девчонка была, просто не сложилось у них, ну, бывает такое. И — да, с омерзительными, издевательскими подробностями рассказывал, как Ирка чуть ли не разгрызала зубную щетку и после нее в раковине оставались ошметки.
Как Анька, двинутая на всякой эзотерике и мистике, нашла в комоде на съемной квартире колоду карт Таро, решила, что это неспроста, и возомнила себя прирожденной колдуньей. Обвешала всю квартиру всякими восточными прибамбасами, понатыкала всюду, где только можно, бронзовых маленьких будд, лягушечек с монетками во рту, малахитовых черепашек и прочей ерунды. Закупила чуть ли не целую партию палочек-вонялочек, к которым и раньше была неравнодушна, а теперь от удушливого запаха сандала, сдобренного различными сладкими ароматизаторами, можно было реально словить глюки и поверить во все что угодно. Но этого ей показалось мало. Где-то она прочла, что у каждой ведьмы непременно должен быть черный кот или кошка, и, недолго думая, взяла из приюта для бездомной живности премилое, черное, как антрацит, четвероногое создание с лимонными блюдцами-глазищами, да только становиться магическим артефактом маленькому паршивцу вовсе не хотелось, у него были другие планы. Мало того что он без конца опрокидывал любимые хозяйкины статуэточки и те с глухим стуком падали на холодный даже летом паркет, так еще и наотрез отказался приучаться к лотку, и в итоге Анькина квартира стала походить, скорее, на привокзальный сортир 80-х годов прошлого века, чем на обитель современной городской колдуньи. И ни китайские колокольчики под потолком, ни хрустальный шар, который все еще занимал свое почетное положение на журнальном столике лишь потому, что был слишком грузен для маленьких быстрых лапок, не спасали положение.
Не зная, что делать с таким хвостатым сокровищем, Анька временно сплавила его на дачу к родственникам под Вырицу и совсем уж было думала с ним распрощаться, но с приходом осенних холодов от кошака обнаружилась немалая польза. Съезжать из квартала «пряничных», как она их про себя называла, домиков недалеко от Нарвской, построенных в начале 50-х пленными немцами, ей не хотелось — очень уж они напоминали ей военные городки, где прошло ее детство. Однако премилая, натужно любезная хозяйка, сдавая ей жилье, как-то забыла предупредить о возможном нашествии грызунов, а это, знаете ли, неприятно, особенно для такой впечатлительной особы. В общем, отъевшийся и заматеревший за лето Филя (так нарекли питомца сердобольные родственники) благополучно избавил хозяйку от мышиной экспансии, за что и остался в ее жизни навсегда. С магией и эзотерикой было покончено, и с Михаилом, впрочем, тоже. Он давно искал благовидный предлог, чтобы расстаться, и метки, которые наглое животное регулярно оставляло в его ботинках, пришлись весьма кстати.
Была еще Юлька, которая в свои без малого двадцать лет чуть ли не каждые полчаса отзванивалась маме и тихим, дребезжащим, как песня осеннего комара, голоском плела что-то про одногруппницу Машу, кино, зеленый чай в кафешке и божилась не позже 22:00 быть дома. А это означало, что вот прямо сейчас надо выскакивать из-под теплого одеяла и сажать ее в такси, иначе разведут мосты, и тогда… о ужас, что будет!
Проводить? Ни в коем случае, вдруг мама в окно увидит!
Блин, и что с такой делать! Был бы там папа в роли цербера, он взял бы бутылку хорошего коньяка и поговорил с ним по-мужски, не ставя Юльку в известность, но тут — мама! А что, если она действительно, как уверяет Юлька, страдает от высокого давления и любое нарушение душевного спокойствия способно отправить ее на тот свет, а ты живи потом с таким камнем на душе! Нет, он, конечно, циник, но не до такой степени. Да и сам он к своей родительнице относился весьма трепетно, поэтому чисто по-человечески вполне мог ее понять.
Лет до трех он видел маму лишь эпизодически: как и многие предприимчивые женщины 90-х, она «челночничала», его воспитанием занимались ныне покойные бабушка и дед. Лишь в начале 2000-х ей удалось собрать достаточную сумму, чтобы открыть собственный магазин одежды и обуви, и, хотя она по-прежнему приходила за полночь и часто моталась туда-сюда, выходные ей все-таки нет-нет да и случалось проводить с сыном.
О, что это были за выходные! Если дед и бабушка были взрослыми и серьезными, то мама стала ему другом и соучастницей всех его детских проказ и игр. Это она рассказала ему, для чего маленькие муравьи делают такие огромные дома, почему дятел живет в дупле, для чего у машины радиатор и много-много чего еще. Они катались на лодке и летали на американских горках в парке имени Кирова, объедались сладкой ватой и мороженым, пили разноцветную газировку. В дождливую и холодную погоду варили самодельное мыло, вместе смеялись и плакали над прочитанными книгами и просмотренным фильмами и даже игровую приставку осваивали вместе.
На момент описываемых событий ей еще не было и двадцати пяти, но именно она содержала всю семью, хотя так и не скажешь — на вид девчонка девчонкой, но какая внутренняя силища!
Единственный конфликт между ними случился, когда перед Мишей встал выбор, куда же пойти учиться после школы. Чувствуя в себе задатки прирожденного кулинара, он вообще не собирался поступать в вуз, а хотел пойти в «путягу» на повара-кондитера.
На что мать, до этого всегда и во всем поддерживавшая любые его начинания, встала на дыбы. Мол, получишь настоящую мужскую профессию — и хоть в дворники иди. А то будешь всю жизнь, как…
— Как кто, мам? Ну же, договаривай!
Так он узнал давнюю историю девятнадцатилетней студентки «кулька» Людочки, мечтавшей стать экскурсоводом, и потрепанного жизнью «непризнанного гения». Последнему было уже сорок или около того, обитал он в полуподвале на Лермонтовском проспекте, где среди гипсовых заготовок к скульптурам, заправленных в мольберты, но так и не тронутых кистью холстов развивались их отношения.
Беременность юной подруги и по совместительству натурщицы его явно не обрадовала. Вдруг выяснилось, что у него и так имеется трое или даже четверо отпрысков от законной супруги, о наличии которой Людочка догадывалась, но предпочитала не думать. Что ей до какой-то меркантильной, приземленной особы, которая не понимает, какая высокая миссия возложена на нее судьбой, и только глубокая человеческая порядочность мешает Павлуше развестись с ней!
Люда рыдала, говорила какие-то безумные вещи про то, что они прекрасно вырастят ребенка здесь, в мастерской, заработать денег для их маленькой семьи она и сама прекрасно сможет, а он пусть творит и ни о чем не беспокоится.
Однако Павлуша был непреклонен. Со временем Люда догадалась, что дражайшая половина сама выставила ее ненаглядного гения из дома, поскольку тот денег не приносил от слова совсем, а почета и уважения к себе как к главе семейства требовал, да еще и покрикивая на нее и детей. Мол, почему стол не протерт, почему в супе нет мяса. А ты на мясо заработал?
Ей же он сказал: «Либо решай проблему, и все будет как прежде, либо уходи».
Решать проблему означало избавиться от ребенка, что представлялось Людмиле чем-то страшным. Выложенный белым кафелем кабинет, злобная тетка орет на тебя и лезет внутрь холодным, острым предметом… Нет, свинство Павлуши — это не повод подвергать себя такому унижению и убивать маленькое, ни в чем не повинное существо, которое уже живет и дышит.
И если родители откажутся ее поддержать, она все равно родит — временно отдаст в Дом малютки, потом встанет на ноги, заработает денег и обязательно заберет малыша.
Именно так она и заявила отцу и матери. Было все: хватание за сердце, и валидол, и упреки, и угрозы со стороны интеллигентнейшего папы отрезать виновнику происшествия то, что делает его мужчиной, ибо сей орган достался ему по ошибке. Чтобы остудить его пыл, Людмиле пришлось соврать, что отец ребенка — бандит, и связываться с ним — себе дороже. Лишь спустя много лет она поняла, какому унижению подвергла себя и свою семью этой, казалось бы, невинной ложью. Страх перед негодяем и неспособность найти на него законную управу, когда твердо знаешь, что правда и справедливость на твоей стороне, — что может быть отвратительнее! Впрочем, вся страна тогда жила по таким вот перевернутым с ног на голову представлениям о добре и зле, стыдясь того, чем стоило бы гордиться, и наоборот:
В итоге все помирились, дружно поплакали, обнялись, и было решено совместными усилиями готовиться к встрече нового члена семьи.
Институт Люда все-таки бросила, хотя семейный совет постановил, что с внуком будет сидеть новоиспеченная бабушка (которой на тот момент едва исполнилось сорок три!), а девочка должна доучиться, несмотря ни на что. Однако денег катастрофически не хватало, и, не сказав ни слова родителям, Люда перевелась на заочное и устроилась продавцом на «Апрашку», а потом и вовсе стало не до учебы. Знающие, видавшие виды тетки с рынка поначалу брали ее с собой в качестве переводчицы, а потом она и сама смекнула что к чему и тоже стала челночничать. Моталась в Турцию и Китай, привозя огромные тюки шмоток на продажу и кое-что в подарок сыну и родителям. Те поначалу пришли в ужас, но потом смирились — ну, что поделаешь, время сейчас такое, а жить как-то надо. Стоит ли удивляться, что в скором времени Людмила стала единственным кормильцем в семье. И откуда только в домашней книжной советской девочке взялась эта деловая хватка?
Мать уволилась из своей библиотеки, чтобы сидеть с малышом, а у отца дела были настолько плохи, что он бросил свой НИИ и устроился в школу учителем информатики. Платили немного, но работа ему по-настоящему нравилась. Будущее — за компьютерами, говорил он, хотя тогда, в далеком 95-м, еще не все это поняли.
Мишка же тем временем, причмокивая, сосал смесь и сладко засыпал в уютных объятьях сорокатрехлетней бабушки. Спасался от младенческих колик на вытянутых руках сорокапятилетнего деда… Господи, как же все изменилось!
Сейчас в этом возрасте сами детей рожают, и некоторые даже решаются на первенца, а тогда — бабушка и дед, все нормально, так и должно быть.
Мама, мамуля… И как же тебе помочь? Приводя Галю в дом для знакомства, Михаил не просто хотел представить ее матери как свою вероятную будущую жену, но и мечтал вновь увидеть живой огонек в ее глазах, пробудить интерес к жизни, которого нет уже давно. Для посторонних она все та же энергичная, неунывающая Люда, но он-то видит больше и знает ее неизмеримо ближе, чем другие. Еще каких-то пять-шесть лет назад она была полна планов и идей, мечтала выкупить полностью их коммуналку и сделать шикарный ремонт, чтобы счастливо и весело жить большой семьей из нескольких поколений. На очередную годовщину свадьбы она подарила родителям путевку в Париж. Оба они грезили о нем всю жизнь, как может только советская интеллигенция, но когда заветный конверт с билетами лежал на столе, вдруг отчего-то заупрямились: для них это было как телепортация, как прыжок в параллельный мир, и ей стоило большого труда уговорить их принять подарок.
«Зачем! Зачем! Что я наделала!» — рыдала она два дня спустя, когда стало известно, что их самолет потерпел крушение, и спасти никого не удалось. Мишка полностью взял на себя организацию похорон, а все остальное время сидел с ней рядом, поил чаем, баюкал на руках, как ребенка, убеждая, что никакой ее вины нет.
Терять близких всегда тяжело, но когда чувствуешь себя так или иначе причастным к их гибели, пережить утрату в разы сложнее.
Через пару месяцев после случившегося она вроде бы пришла в норму, но заявила, что больше не хочет заниматься бизнесом и намерена написать книгу. Продала магазины, которых к тому времени уже насчитывалось по городу штук двадцать, заперлась на даче и действительно написала — да не какой-нибудь бульварный романчик, а целую фантастическую повесть, однако издатели не спешили ее публиковать. «Объем маловат, напишите еще что-нибудь подобное, тогда, возможно, сделаем цикл», — говорили ей, и энтузиазм постепенно таял. Руки опускались, и не хотелось ничего.
Вот уже несколько лет она пытается написать «что-нибудь подобное», зарабатывая кое-какие копейки репетиторством и нехотя принимая помощь сына, мол, другие своих детей содержат вместе с внуками, а она всю жизнь моталась-моталась, да ничего не скопила, чтобы ему оставить, и вот теперь на шее у него сидит. Михаил же искренне недоумевал от таких речей.
Инвалид он, что ли, или умственно отсталый, чтобы мать содержала его чуть ли не до пенсии? Она уже сделала для него все, что могла, теперь его очередь.
Хоть бы, что ли, познакомилась с кем-нибудь, она ведь еще очень даже привлекательная женщина. Специально для этого Михаил съехал из их «родового гнезда» на Большой Пушкарской в спальный район, хотя к коммунальному быту был привычен с детства и он нисколько не тяготил его.
Будучи ребенком, он и представить себе не мог, чтобы в их уютной, отлаженной жизни появился какой-то чужой дядька. Да он бы набросился на него со своими пухлыми, крепенькими кулачишками, вздумай тот переступить порог их дома, а тем более прикоснуться к матери у него на глазах. Понимая это, Людмила, судя по всему, скрывала свои увлечения — не могла же молодая, полная жизни женщина столько времени оставаться одна. А теперь-то он, эгоистичный дурачок, был бы только рад, вздумай она устроить личную жизнь, да где там…
…В то утро Людмила была почти такой же веселой и деятельной, как в прежние времена. Поблагодарив сына за вкусный омлет с ветчиной и тосты с тертым сыром, она оставила до половины не допитой чашку кофе, чмокнула его в щеку и, задорно бросив на ходу: «Не кисни!», испарилась в дверном проеме — и куда это она в такую рань? Должно быть, урок, но, видимо, какой-то особенный, раз она так светится. К добру ли это?
Жаль, что мамино знакомство с Галкой не задалось. Вскоре после расставания с Анькой он сделал громкое заявление на дружеской попойке в чисто мужском кругу, что никаких долгоиграющих отношений больше не хочет, и если когда-нибудь и решится на что-то подобное, то только с такой девушкой, которая с головой дружит. Без всех этих закидонов вроде магических котиков, авторитарных мам с ослабленной сердечной мышцей, выклянчивания подарков и, самое главное, без плясок на костях бывших, за которые он потом ненавидел и презирал себя. Да, они все, каждая по-своему, становились в какой-то момент ему неприятны — иначе зачем было бы расставаться! Да, первые несколько дней, а то и недель он пребывал в твердой решимости никогда больше не наступать на грабли под названием «серьезные отношения», если они все такие дуры. Однако спустя какое-то время приходило ясное понимание, что разовые связи при всей их легкости и необременительности все-таки не для него, а люди несовершенны и нужно просто принять это как данность. И все эти маши-даши-ани, с которыми не сложилось, все-таки часть его прошлого. По-настоящему близки они уже никогда не будут, дважды в одну реку не войдешь, и все-таки, если чисто по-человечески кто-то из них попросит его о помощи в трудный момент, он сделает все, что в его силах, и даже больше. Галка была первой, кому он прямо об этом сказал, но, вместо того чтобы брезгливо поморщиться, она посмотрела на Михаила с нескрываемым уважением.
Пожалуй, именно в этот момент он и влюбился в нее по-настоящему. Не пришлось погружаться в эту бездну злорадства, которая так сладко-притягательна вначале и так отвратительна в конце — как липкие пятна на столе от пролитого компота.
А потом они вместе ходили в его любимое местечко в одном из бесчисленных подвалов Петроградки, где за символическую плату можно послушать виниловые пластинки, к которым он питал необъяснимую слабость. Где специально для него, как для завсегдатая, всегда варили хороший кофе и даже подавали вафельные трубочки в шоколадной глазури, испеченные в старой советской вафельнице. Ох, как вкусно пекла их бабушка в детстве!
Можно было заказать чего-нибудь и покрепче, но Галка оказалась не большой любительницей спиртного, однако от его фирменного глинтвейна все же не отказалась. Перед этим они угодили под ливень и промокли насквозь. Так он впервые привез ее в свою студию на Лесной, и в этот день все у них случилось. И тут Михаила ждал еще один сюрприз — она оказалась девственницей!
Не то чтобы это было прямо так уж важно… Или все-таки было? Пожалуй, ни одну из тех, с кем был раньше, он до конца не воспринимал как свою.
Даже кроткую Юленьку, у которой тоже был первым: в ее жизни главным человеком, похоже, навсегда останется мама. Даже если каким-то чудом бедняжке удастся выйти замуж.
А ведь раньше девушек подобного типа он избегал, они казались какими-то бесполыми! Эти щуплые, почти мальчишеские фигурки, полное отсутствие косметики, часто нескладная, прыгающая походка, взгляд, устремленный в никуда… Ну что ж, хотел он подругу без всех этих гламурных вывертов — вот, называется, получите и распишитесь!
С ней было на удивление легко и как-то по-весеннему ново, свежо, радостно. С ней можно было говорить на любые темы — начиная от детских проказ и шалостей, заканчивая религией и философией. На следующий день после прослушивания винила она сама назначила ему свидание, пригласив погулять по крышам. По правде сказать, он никогда не был любителем экстремальных развлечений, но тут ему неожиданно понравилось.
Продолжение следует…
Автор Екатерина Гудкова, журналист
Корректор Наталья Коновалова
Статья написана с использованием материалов онлайн-тренингов Юрия Бурлана «Системно-векторная психология»
