Почему я не праздную День влюбленных

История 1

Окна Галиной комнаты в старом, еще дореволюционном питерском доме выходят на оживленный проспект — нет, не Невский. Там слишком шумно, да и по финансам она не могла бы себе позволить снимать жилье в самом пафосном месте северной столицы, даже если бы и захотела. А здесь ей нравится. Да, уличный гул проникает в комнату, но это даже хорошо: засыпая, не чувствуешь того безбрежного, разливающегося черной тушью по прожилкам сознания, одиночества, которое охватывает в полной тишине. Но и музыка не грохочет так, что стекла трясутся, и алкаши не орут, как если бы окна выходили во двор.

Да, люди и машины мельтешат туда-сюда, и если слишком долго смотреть на них, начинает рябить в глазах и болеть голова, но если недолго — то даже забавно и довольно мило. Сидишь на подоконнике с чашкой имбирного чая, смотришь на них с высоты пятого этажа, который, примерно, как девятый в новостройке, какие же они маленькие, милые, как… Как божьи коровки!

И вот также, наверное, любой из них мог бы взлететь, если посадить его на ладонь, пошептать волшебные слова, согреть теплом своей руки, помочь поверить в себя…

Но — это лишь в теории. На практике Галя всегда избегала людей и старалась свести свои контакты с ними к минимуму, благо работа позволяет. Программист на удаленке — вот это именно то, что ей нужно. Все началось еще со школы. Эти неугомонные одноклассники со своим слоновьим топотом и обезьяньими воплями, буквально вгрызались в ее мозг, как голодающий в краюху хлеба.

Нет, по отдельности их еще как-то можно было выносить, попадались даже довольно симпатичные, но все вместе — это какой-то ад!

К счастью, Галя была болезненным ребенком и школу посещала редко. Частые простуды не позволили ей достичь больших успехов и в художественной гимнастике, которую она очень любила, несмотря на рубленые, лязгающие, как железо, окрики тренера. Очень может быть, что это была психосоматика, хотя какая уж теперь разница. Фантастические романы и математика — вот, из чего состояло ее детство, к огромной гордости отца и вялотекущей тревоге матери, выливавшейся в заунывные причитания по поводу перспектив на замужество.

Сама Галя ни о чем таком не думала. Если у нее и возникали симпатии к мальчишкам из школы, то только умозрительно, без малейшей мысли о том, чтобы пойти вместе в кино или просто погулять. На прогулке ведь говорить о чем-то надо, а он как откроет рот, да как начнет нести всякую чушь… Нет, уж лучше смотреть на него издалека и представлять что-нибудь такое, чего никогда не может быть. Уютная книжная тишина во сто крат лучше, чем эта воющая, шипящая, посвистывающая, голосящая на все лады реальность. Почему так? Ответ здесь.

А еще ей нравились числа. Нет, не так. Она любила их, как иные дети любят плюшевых мишек или живых, но не умеющих говорить котят или хомячков. Подробнее здесь.

Часами, забывая про еду и другие насущные потребности, она могла складывать и умножать, делить и отнимать, и в этом ей открывались захватывающие жизненные коллизии. Числа — они ведь как люди! А математические операции — это все равно, что отношения: дружба, любовь, ссоры, расставания, примирения…

Нет, они даже лучше людей, потому что не орут. И Галя сама, по своему усмотрению, может двигать их, как хочет, а что на уме у этих окружающих, и как они себя поведут в ответ на тот или иной шаг с твоей стороны — поди, знай. О том, какое свойство психики наделило Галю столь богатым воображением:

Впрочем, нельзя сказать, чтобы в классе ее не любили. Даже наоборот, уважали за недюжинный интеллект и почтительно понижая голос, говорили: «Галка у нас — умная!»

Разумеется, никого не удивил тот факт, что щупленькая, долговязая девчонка, с русым хвостиком на затылке, в огромных очках, по-стрекозиному сидящих на вытянутом, треугольном лице, решила поступать в технический вуз. Мама поначалу обрадовалась — уж там-то дочка точно себе мужа найдет, но узнав, что та вознамерилась податься из родного южного городка в холодный, незнакомый Питер и поселиться в общежитии — устроила самую настоящую истерику с битьем посуды и патетическими завываниями: «Только через мой труп!» и «В подоле принесешь!».

«Все когда-нибудь умрут, — размышляла Галя, до которой материнские вопли доносились, будто сквозь вату, — и я, и мама, и папа. Мама говорит, что умрет, если я уеду, но почему… Почему я должна жить не так, как хочу, если она все равно умрет, не сейчас так позже?! А? Что? В подоле… В каком подоле, я ведь не ношу ни юбок, ни платьев… Или это… как ее? Метафора? Гипербола?»

К счастью, конец этому спектаклю положил отец. Было решено, что дочь поедет учиться, куда захочет, а если внепланово осчастливит их внуком или внучкой — ничего, вытянут, воспитают.

С тех пор прошло уже восемь лет. В нечастых телефонных беседах мама уже не решается поднимать тему внуков, поскольку Галя поставила жесткое условие: еще один такой вопрос, и она не позвонит больше домой. Никогда.

А Мишка все не унимается… Ну, разве плохо им вот так, как сейчас: ездить по очереди друг к другу по выходным, заниматься любовью, пить вино, есть пиццу или роллы, не вставая с кровати, смотреть какой-нибудь заумный арт-хаус или бестолковый, но смешной сериал, читать наизусть поэзию Серебряного века нагишом при свечах… Словом, делать все, что взбредет в голову, не вынося друг другу мозг по поводу незакрытого тюбика зубной пасты, скопившейся в мойке посуды, разбросанных носков и прочего житейского мусора, который неизбежно цепляется к отношениям, как блохи к собаке, стоит только людям начать жить вместе.

Нет, лучше у каждого из них останется своя жизнь, в которую они время от времени ненадолго будут пускать друг друга. К тому же его мать — потомственная ленинградка-петербурженка, никогда не даст своего согласия на их брак. Это, впрочем, волновало Галю в самую последнюю очередь, но для Мишки — она это знала — мнение мамы играло едва ли не решающую роль…

Они впервые увидели друг друга три года назад, когда весь их поток шумно отмечал выпуск у кого-то на даче, за городом. До него был Сашка. Собственно, он никуда не делся из ее жизни. Разве может куда-то деться брат, даже если у вас разные родители, и по крови вы вообще ни разу не родственники! Однако, как еще можно назвать человека, который созвучен с тобой во всем, а по поводу внешнего сходства окружающие даже шутят, будто вы — разлученные в детстве близнецы! И если с Мишкой было хорошо дурачиться и вкушать сибаритские радости домашнего уюта, то с Сашкой они больше молчали.

Могли часами ходить по набережным, взявшись за руки, в любую погоду, слушать музыку из одной пары наушников на двоих, перебирать гитарные струны, сидя где-нибудь в парке на противоположных концах скамейки, не проронив ни слова, но при этом чувствуя друг друга на каком-то подсознательном уровне. Собственно, с гитары-то их общение и началось, ведь это он научил ее играть. Ну, как научил — показал несколько аккордов, а дальше она сама.

С ним было интересно, как… если бы твое собственное зеркальное отражение вдруг перешагнуло разделяющую вас грань, взяло тебя за руку и повело в жемчужную даль весенних северных вечеров.

До того памятного дачного кутежа считалось, что они с Сашкой встречаются, ну а то, что у них ничего не было, и вообще их физически не тянет друг к другу, от слова «совсем», — что ж, видимо так бывает. Кому какое дело, в конце концов! И все-таки, почему? Ведь они так друг другу подходят!

А вот и нет.

На даче публика разделилась. Галя и Сашка с горсткой таких же эстетов уединились в одной из комнат, где при минимуме закуски из рук в руки кочевала гитара и бутылка «Хванчкары».

Остальные жарили во дворе шашлыки, травили анекдоты, танцевали под дискотечные хиты — словом, отрывались по полной.

В какой-то момент Галя почувствовала головокружение, и только немыслимым усилием воли ей удалось не свалиться в обморок. Не столько от алкоголя (выпила-то она совсем чуть-чуть), сколько от банального голода, наступления которого, как это часто с ней бывает, не заметила.

И в этот момент, будто ангел спасения, в дверном проеме появился Мишка с уже подъеденным, но еще не полностью утратившим товарный вид блюдом «мимозы» и подернутого аппетитной корочкой, пахнущего костром и весенним ветром, мяса на плоской тарелке.

— Что вы тут сидите, не жрете ничего! — раскатисто, с медвежьей хрипотцой гаркнул он, но отчего-то совсем не злобно и даже напротив, как-то по-своему мило. Кругленький такой, румяный, с непослушной копной чуть вьющихся каштановых волос, он напомнил Гале Робина-Бобина — героя английского фольклора, известного русским детям в переводе Маршака, которого она очень боялась в детстве и всегда старалась пролистать страницу с его изображением. Но теперь ей было даже жаль, что оставив еду, он вернулся в свою шумную развеселую компанию, где, кстати, был заводилой. И так до конца вечера больше не появился. Кто же он такой, и почему вел себя именно так?

А на следующий день — они просто проснулись вдвоем, и вот уже три года, как совместные пробуждения стали регулярной частью жизни обоих. Как так вышло? Да очень просто. Она взяла, да и легла с ним рядом оттого, что ей стало одиноко и зябко. Так тихо вокруг, что стоит закрыть глаза, и будто проваливаешься в глубокую яму посреди дремучего леса, а человеческое сопение на соседних кроватях кажется отголосками далекого, но неумолимо приближающегося урагана. Пойти, что ли, к Сашке? Да ну, на фиг, его выпирающие ребра и впалые ключицы лунной белизны хороши для эстетического созерцания, а ей сейчас просто хочется забиться в теплую уютную норку, и она против своей воли начала думать о Мишке. Теперь он ей виделся не осклабившимся Робин-Бобином, а мягким плюшевым медведем, к которому так хорошо прижаться и сладко-сладко уснуть…

— Что, мерзнешь, красавица? — услышала она за спиной уже знакомый насмешливый голос, и немало удивилась, обнаружив себя в тонком халатике на крыльце, с сигаретой, в унизанных серебряными кольцами, тонких пальцах. Это, выходит, она настолько была погружена в свои мысли, что и не заметила, как добрела до крыльца, да еще и умудрилась сигареты где-то найти!

Не дожидаясь ответа, он накинул ей на плечи куртку и увел в дом, пообещав согреть и мимоходом поинтересовавшись, не боится ли она, что на утро все узнают.

Что узнают-то? Галя непонимающе глядела на него во все свои бездонные ледянисто-серые глаза. Что она пристроила свое тело на эту ночь там, где ей удобно? Ах, ты об этом… Ну, отчего же. Нет, пускай. Она и так поблагодарила бы его за то, что любезно согласился заменить ей теплый плед и перину, но, если приватной благодарности ему недостаточно, хочется оповестить всех — ок, ей не жалко.

Потом было еще много ночей, и оказалось, что он вовсе не похабный тип, а нежный, внимательный и заботливый — ну, точно плюшевый медведь, только для больших девочек. Впрочем, этого Галя вполне ожидала, но вот что реально стало для нее сюрпризом — вовсе он не тупой и не примитивный, и разговор на какую-нибудь высокоинтеллектуальную тему может поддержать не хуже того же Сашки. Но вот, что поделаешь, нравится ему на людях корчить из себя дурачка, и никакие уговоры тут не помогают. Да и, в конце концов, пусть будет, каким хочет.

После того, как он, легко и весело разогнав все ее страхи по этому поводу, открыл ей физическую сторону любви, Галя по-новому срослась сама с собой. Вроде бы, ничего не изменилось, но вдруг всем с ослепляющей очевидностью бросилось в глаза то, насколько она нереально, фантастически красива. Волосы, которые мама всегда снисходительно величала «воробьиными перышками», вырвались из небрежно скрученного на затылке пучка и расплескались по спине и плечам золотисто-медовыми прядями. А какой неистово-манящей глубиной распахнулись глаза, стоило только заменить линзами толстые старомодные очки!

Без всяких изнурительных экзерсисов, вроде таскания на голове стопки книг, она не только перестала сутулиться и смешно перескакивать с ноги на ногу при ходьбе, но даже стала иногда носить платья с туфельками на небольшом каблуке и вскоре получила предложение прийти в модельное агентство на кастинг.

Мишка был категорически против, что ее ужасно возмутило — с какой-такой радости она должна отказываться от того, что не требует особых усилий, но приносит хорошие деньги! Но уже первые пятнадцать минут позирования перед фотообъективом вымотали Галю настолько, что второго раза уже не было.

«Ну, заработаю я кучу денег, и дальше что?» — подумала она, и Мишка был несказанно рад. Он-то думал, что она ради него отказалась, и Галя не стала его переубеждать. И все бы хорошо, только в последнее время у него какая-то идея фикс — семья-дети, и все такое. Он искренне не понимал, почему двое людей, которые любят друг друга, должны себя лишать простых житейских радостей, а она никак не могла взять в толк, зачем соединять две жизни в одну, если им и так нормально. Какой смысл чинить то, что работает! В самом деле, какой смысл?

Ну, а дети… Не то, чтобы она не любила их — нет, такого не было. Просто не видела смысла давать жизнь еще одному человеку, который сначала будет маленьким, потом вырастет, даст жизнь еще одному, и… дальше что? Неужели вся суть вот в этом бесконечном воспроизводстве себе подобных, и ничего другого нет, и не будет?

Галя пробовала поговорить с Мишкой на эту тему, но он лишь отмахивался. Мол, вот еще, нашла о чем заморачиваться. Родишь — сам собой появится и смысл, и желание, никуда от этого не уйти, все женщины так устроены. Вон, его мать тоже большая любительница всякой зауми, однако ж, это не помешало ей родить его и воспитать — одной, между прочим!

На знакомство с Мишкиной мамой, Людмилой Сергеевной, Галя нарочно нацепила дырявые джинсы и бесформенный вылинявший свитер-балахон с обтрепанными рукавами, из которых лапшой болтались нитки, а свое золотое богатство — волосы — нещадно остригла в ассиметричное каре, выбрив висок на одной стороне, а другую перекрасив в ядовито-малиновый цвет. Казалось, план удался, Мишка вообще не сразу узнал ее при встрече, а когда узнал — ужасно разозлился, и казалось, эти идиотские смотрины будут отложены на неопределенный срок. Он искренне чувствовал себя обманутым, но Галя не особо переживала на этот счет — ну, подуется пару дней, и все станет, как прежде. В конце концов, сам виноват — она же ясно дала понять, что все это ей неинтересно, так зачем настаивать!

Однако расчет ее не оправдался.

— Ты думаешь, так просто отделаешься от меня? — с этими словами он зло схватил ее за руку и почти силой потащил в их «родовое гнездо» на Петроградке. До революции предки матери владели всей огромной квартирой на шесть комнат, где сейчас Людмила Сергеевна с сыном занимают только две, и это можно считать за счастье.

Надо ли говорить, что вечер прошел натянуто, не доставляя удовольствия никому из участников. Даже Мишка, который всегда умел разрядить любую, даже самую тягостную обстановку, сидел хмурый, изредка отпуская злобные, ядовитые шутки, будто выпуская изо рта маленьких, круглых, мохнатых паучков.

— Не провожай меня, — прошептала Галя, направляясь к метро, и он не стал настаивать.

В тот вечер она поехала к Сашке и безбожно напилась. Следующие несколько дней чувствовала небывалую легкость, будто избавилась от чего-то нудного и надоевшего, и жизнь вот-вот заиграет яркими, разноцветными красками. Несмотря на то, что вокруг унылая питерская зима, мокрый снег чавкает под сапогами, как резиновая губка, коварно проползая сквозь ветхую обувь, а согреваться Мишкиным фирменным глинтвейном ей явно больше не светит.

Окна ее квартиры выходят на оживленный проспект. В доме напротив — цветочный магазин, а рядом — сувенирная лавка и кондитерская. Будто стремясь разогнать обманным блеском праздничного глянца эти мутные, сизые сумерки, люди все идут и идут… Заходят с пустыми руками, а выходят с нарядными, разноцветными коробочками, бантиками, букетиками и прочей праздничной дребеденью. Каких только глупостей не придумали ради того, чтобы разогнать и разбавить вязкую, неистовую тоску одиночества.

Сегодня ей не хочется никого сажать на ладошку и отправлять в полет. Ей мучительно не хватает сильных и теплых объятий Мишки, однако если бы он сейчас появился на пороге с картонным сердечком и дежурным букетиком — она, пожалуй, убила бы его. Надо отдать ему должное, он никогда не дарил ей цветы.

Еще, в самом начале, Галя честно ему сказала, что терпеть не может этих бесполезных «веников». Хочет ее порадовать — пусть лучше раздобудет какую-нибудь редкую интересную книгу, закачает классный фильм, ну, или на крайний случай, приготовит что-нибудь вкусненькое. А это, надо сказать, он умел отменно, и в последнее время все клялся и божился, что, когда они поженятся, к плите ее не подпустит. Ну, разве только на правах подмастерья.

Нет, он не придет. Он знает, что она вообще недолюбливает общепринятые праздники: зачем они нужны, когда, если уж очень хочется что-то отпраздновать, можно придумать что-то свое, и празднуй-не хочу! А этот он и сам терпеть не может. Отчего-то именно вся эта гламурная возня с сердечками поднимает в нем волну воинствующего патриотизма с непременным желанием искоренить огнем и мечом все «не наше». И шлет всем знакомым в соцсетях картинку с пронзенным стрелой и истекающим кровью пухлым купидончиком. Интересно, откуда это в нем?

За такую циничную расправу над крылатым малышом на него многие обижаются, но потом прощают. Его невозможно не простить, ведь если у кого-то проблемы, он всегда первым придет на помощь. Даже если его подняли звонком в три часа ночи — выругается для порядка, но в помощи не откажет.

Бывало, от одного звука его голоса, страдалец, еще секунду назад готовый кинуться из окна, начинал безудержно хохотать. А что же он сам, когда ему плохо?

И тут Галю осенило: никто, кроме нее, никогда не видел его грустным, а уж о том, каково ему в эти моменты, где он берет силы, чтобы справиться — не задумывалась даже она. Интересно, как он там? Балагурит где-нибудь в компании циников-одиночек, или… Или что?

Рука сама собой потянулась к сотовому, чтобы позвонить, но, будто откликаясь на ее прикосновение, телефон чирикнул сообщением в месседжере.

С праздником, любимая! У меня для тебя подарок. Я еще не все понял до конца, но одно теперь знаю точно — ты у меня особенная, тебе нужен смысл, и я дарю его тебе. Жми сюда!

Продолжение следует…

Автор Екатерина Гудкова, журналист
Корректор Татьяна Орлова

Статья написана с использованием материалов онлайн-тренингов Юрия Бурлана «Системно-векторная психология»

Системно-векторная психология Юрия Бурлана