Блики прошлого. Вступление

Мне всегда казалось, что юность свою я буду вспоминать на закате дней. Так это у нас чаще всего бывает. Но в жизнь ворвалось новое знание (системно-векторная психология Юрия Бурлана), и чем глубже я смогу понять себя и всех, кто оставил в моей памяти заметные следы, тем лучше его усвою. А усвоить очень хочется.

В те годы я училась на втором курсе филологического факультета, в чужом еще для меня городе среди чужих людей. У меня был короткий негативный опыт жизни в студенческой общаге. Уже во второй раз я выпрашивала у комендантши новую комнату с новой соседкой. И выпросила — без подаяний в виде шуршащих и звенящих коньяком пакетов (так я не умела, да и теперь, признаться, не всегда могу), а с искренними слезами на глазах и заверениями, что с этими девочками я жить не смогу.

«Коменду» я боялась — она умела держать в страхе всю общагу, могла неожиданно возникнуть перед глазами с проверкой комнаты (нет ли обогревателей, не курим ли, убираем ли и как вообще себя ведем) и навести шмон в любой кухне-курилке. Это была невысокая женщина, с иссиня-черной короткой шевелюрой, пронзительным взглядом и властным голосом. Когда подходил срок оплаты «коммуналки», я шла к ней в кабинет с внутренней дрожью и желанием поскорее избавиться от того напряжения, которое витало в воздухе. Уж тем более не могла я себе представить, как буду идти к этой «мегере» с пошлым пакетом вкусностей и просить ее отселить меня в тихую конуру к благонадежной соседке-ботану. А пакетики она, говорят, любила. Эта кожница находилась явно на своем месте.

В общем, наши пристрастия не совпали, но отселить меня от развеселых третьекурсниц ей все-таки пришлось — было ясно, что я не отстану. Ей пришлось оторвать от сердца одно свободное место, которое она явно планировала загнать подороже: в нашем общежитии все комнаты двух- либо трехместные, и свободное место в двушке обычно дорого стоит.

Комната оказалась не ахти: хоть и просторная, но со старой, разваливающейся мебелью, мрачного цвета полом и странным запахом подвявших овощей. Большой советских времен платяной шкаф служил некой ширмой, отделявшей зону «кухни» (стол с посудой и полки с припасами) от кроватей и широкого стола. Там, где был проход из этой кухоньки в собственно комнату, висела шторка. Сразу за шторкой у одной стены стояла кровать (моей соседки по комнате), а у противоположной стены — мое потенциальное место для сна. Между кроватями — стол с клеенчатой скатертью.

Но знаете, я была довольна: в комнате было ТИХО и довольно просторно. И мне нравилось спать в укромном месте, которое не просматривается с порога.

С Альбиной меня познакомила комендантша, когда я еще не видела комнаты: выловила ее в коридоре и сказала, что знакомься, мол, это твоя новая соседка. Альбина бойко ответила: «Хорошо!», отвела меня в комнату и предложила помочь перенести мое барахло. Я с радостью согласилась: «Да-да, скорее из этого гадюшника!»

Альбина училась на курс младше меня на моем же факультете. Когда я ее впервые увидела, она произвела на меня неоднозначное впечатление. Маленькая, щупленькая, со светлыми волосами и большими светлыми глазами. Взгляд необычный — мягкий и в то же время пристальный. Не раз я смотрела в эти глаза, и мне казалось, что Альбина смотрит мне прямо в душу. А ее мягкий голос с какой-то всегда как будто успокаивающей интонацией мог загипнотизировать. И ведь некоторых гипнотизировал!

Мы начали потихоньку привыкать друг к другу. Альбина — к тому, что я дисциплинированно грызу гранит науки, что я довольно замкнута и повернута на чистоте. Я — к новому громкому звуку защелкивающегося замка на двери (у Альбины был парень в соседней комнате, она проводила там много времени, а возвращалась, когда я, устав от книг, уже спала), от которого вздрагивала во сне; к новым необычным запахам в комнате (Альбине время от времени мама передавала сумки со свежими овощами, но соседка так была занята отношениями с Димой, что вечно о них забывала, а я стеснялась навести в них порядок и покорно ждала, когда она выбросит пропавшие продукты сама) и рваным биоритмам жизни Альбины.

Мой звук надолго отрывал меня от реальности: я погружалась в чтение художественной и не очень литературы, вдумчиво готовилась к контрольным и занималась препарированием поведения персонажей. Моему зрению этого было мало — я хотела общаться с друзьями (которых ко второму курсу у меня еще не было), быть в гуще событий студенческой жизни, ходить на дискотеки и флиртовать с парнями. Но звук… он на филфаке как будто нашел для себя сумасшедшую и всепоглощающую реализацию — и не давал дышать всем остальным векторам (ну то есть зрению, конечно, и коже — анальность услужливо помогала зрению докапываться до самой сути литературного анализа, истории русского языка и прочих любопытных дисциплин). И для всех я была странноватой замкнутой ботаничкой, сдержанной в эмоциях и немного надменной.

Те, кто знал меня тогда, сегодня не узнают: «Ты изменилась…» — максимум, что могут выдавить. Я понимаю, что они хотят сказать. На свой сегодняшний «язык» я могу перевести это так: «Где твой бешеный звук? Где эта отстраненность и погруженность в себя? Откуда эта зрительная болтливость и кожная подвижность?». Если проще: «Ты чо такая раскрепощенная?»

Со стороны это кажется большими изменениями в характере. На самом деле — всего лишь наполнение разных векторов.

Дальше я расскажу подробнее об Альбине и ее окружении, об интересном и, на мой взгляд, гениальном звуковике Леше, о моей необычной дружбе с романтичным байкером Андреем, о том, как в мою жизнь ворвался Интернет, о сложной любви на расстоянии и многом другом.

Продолжение следует

 

[adrotate banner=»2″]

звуковой векторзрительный векторкожный вектор